Скажу, что упал с моста - Страница 2

Мы с Альбрехтом стояли плечом к плечу, прижавшись спинами к толстому дереву. На левую руку я намотал плащ, а в правой держал корд, купленный в Праге. В самом деле, не с мечом же мне было ездить. Меч, конечно, оружие серьезное, но он и тяжелее, и внимание привлекает, а против мелких разбойников, если подумать, корда вполне достаточно. И по хозяйству корд сподручнее. У Альбрехта был короткий меч вроде катцбальгера, с великолепным нюрнбергским клинком и идеально подогнанной рукоятью.

Какое-то время мы думали, что весь переполох не про нашу душу, но звуки приближались. Со стороны тропинки послышался быстрый и громкий топот, «бум-бум-бум-бум», мы повернулись туда, и на нас выбежал волк.

— Волк? — переспросил священник. — С топотом?

— Вот те крест, — ответил прихожанин. — Средней величины волк, самый обыкновенный. И с ним еще два почти сразу. Потом-то мы поняли, что топали не волки, но тогда такого страху натерпелись.

— Тогда продолжай.

Мулы увидели волков и заметались на привязи. Волки увидели нас и мулов и передумали бежать за топотуном, шаги которого удалялись в ночь. Я повернулся, приготовился подставить руку с плащом и колоть кордом. Вожак приблизился и зарычал, двое волков стали обходить нас с боков.

Альбрехт поступил умнее. Он двумя взмахами меча обрубил поводья обоим мулам. Молодец, что меч не забывал точить. Упряжь — не веревочка, там просто не разрубишь. Я до этого случая оружие не точил, пока совсем не затупится, а с тех пор с собой брусочек таскаю и остроту поддерживаю.

Мулы сорвались в лес, волки за ними. Я взмолился, чтобы Бог дал мулам убежать хоть сколько-нибудь подальше, чтобы увести от нас волков, и Бог меня услышал. Мулов мы больше не видели.

До утра мы дремали сидя, прижавшись спинами друг к другу, привалившись к дереву, с оружием в руках и просыпаясь при каждом шорохе. А на рассвете пошли вдоль ручья.

Ручей привел нас к пруду, на берегу которого стоял охотничий домик. Красивый такой, почти новый, даже в два этажа и с крытой конюшней. Мы надеялись, что в домике кто-то будет и даст нам, или хотя бы продаст горячего питья и корку хлеба, но в доме не было никого, а дверь была не заперта.

Мы поначалу не хотели входить в дом, но Альбрехт услышал ржание из конюшни и сказал, что там страдает лошадка, некормленая и непоеная. Мы пожалели скотину, зашли в конюшню, налили ей воды, насыпали овса. Лошадь была верховая, ухоженная, но по статям не рыцарская. Судя по навозу, она там стояла со вчерашнего вечера, не дольше.

— Давай в дом зайдем, — сказал я.

— Нехорошо, — ответил Альбрехт, — домик рыцарский, а нас не звали. Скажут, что воры, и повесят.

— Рыцаря тут нет, — возразил я, — а тот, кто приехал на лошади, должен где-то быть рядом. Почему он с утра не покормил лошадь? Может быть, он упал с лестницы и сломал ногу? Может быть, у него сердце прихватило? Может быть, у него защемило позвонок, и он с кровати встать не может? Может быть, ему нас Бог послал?

— Давай зайдем, — согласился Альбрехт. Ему, как и мне, нужен был формальный повод, чтобы в случае чего оправдать свое нахождение в чужом доме, посещение чужой кухни и съедение корки хлеба с кипятком.

Кухня в доме была, и припасы там были. Человек, приехавший вчера вечером, оставил на столе хлеб, сыр и полбутылки вина. Но самого его в доме не было. Мы сначала съели половину, потом увидели в углу мышь и доели остальное, чтобы мышам не досталось. И допили. Зачем ему вино, если нет закуски?

От домика в лес вела наезженная тропа со следами копыт, по ней мы и направились, рассчитывая выйти к замку или деревне. Но не успели дойти даже до леса, как нас окружила толпа крестьян, пара дюжин человек с алебардами, дубинами и большими ножами.

— Попались, колдуны и оборотни! — крикнул один из них.

Я собрался было перекреститься, но у меня в руке сам собой оказался корд, поэтому я влепил крикуну обухом по уху. Альбрехт не успел достать свой меч, но ловко обезоружил другого наглого крестьянина и завладел короткой палкой.

Крестьяне окружили нас и пытались затыкать алебардами, но получалось у них плохо. На нас не появилось ни царапины, а мы отобрали у них две алебарды. Хотя наше положение от этого не сильно улучшилось. Стоило нам открыть рот, чтобы спросить, что происходит, как они поднимали жуткий крик, боясь, по-видимому, колдовских заклинаний.

Спас нас, если можно так выразиться, местный управляющий. Дядька лет сорока, хромавший на левую ногу. На поясе у него был длинный меч, а сам он был не то, чтобы страшный, но внушавший опасение. Крестьяне, видно было, боялись его, как черти ладана.

— Прекратить! — скомандовал он, расталкивая крестьян. — Кто такие? — это уже нам.

— Идем в Инсбрук, сбились с дороги, — ответил я.

— Соври что-нибудь попроще! — усмехнулся он. — Скорее вы с пути истинного сбились на путь греховный, чем с дороги в Инсбрук, до которой отсюда полдня пешком, а то и день. Это лес благородного рыцаря Вольфганга фон Виттенштейна, это его охотничий домик, а вы браконьеры и будете повешены.

— Кому суждено умереть от меча, не будет повешен! — ответил я, наставив на него алебарду.

В мгновение ока он выхватил меч и смахнул мою алебарду. Ррраз! — и я стою как дурак с половиной древка в руках. Но второй удар я этой палкой парировал, а от третьего меня Альбрехт прикрыл. Грамотно прикрыл, железом, не древком.

— Неплохо, — сказал этот дядька. — Ты, толстый, швейцарец и марков брат, а ты, тонкий, тоже не хрен собачий.

— И мы не браконьеры, — добавил Альбрехт.